1. Имя.
Алессандро Форминзо

2. Возраст.
37 лет

3. Нация.
Венецианец

4. Статус.
Штурман

5. Внешность.
Рост – 179 сантиметров. Крепкое телосложение. Вследствие частого пребывания на воздухе, кожа на лице обветрена. Волосы не слишком длинные, но и не короткие, обычно зачесаны назад, или спадают по бокам, оставляя лоб открытым. Часто хмурится, из-за чего лоб прорезают частые морщины. На левой щеке и под губой имеет два шрама, которые явились следствием участия в сражениях (когда он еще служил на флоте). Носит трехдневную щетину (когда служил, гладко брился). Иногда позволяет себе отрастить усы, но не в данный момент.
Одеваться предпочитает в свободную одежду, но долгие годы службы во флоте приучили Алессандро к  плотным мундирам, поэтому, если потребуют обстоятельства, может носить и что-либо подобное.

6. Характер.
Алессандро рос без отца, его воспитывала мать. После ее смерти у него не осталось практически никого, кому он был бы дорог. Естественно, это не могло не наложить отпечаток на характер. Алессандро некого в этой жизни терять, поэтому его можно назвать отчаянным. Но не безрассудным. В сложных ситуациях он способен предельно сконцентрироваться на проблеме и приложить все усилия, чтобы решить ее.
Не корыстолюбив, но и не бескорыстен. Не гонится за богатством, что позволяет ему заниматься тем, что нравится, а не тем, за что больше платят. А нравится ему море. Двадцать лет он провел на кораблях, а это кое-что да значит.
Потрясение, которое ему пришлось пережить в последние годы службы, оставило неизгладимый след в характере. Алессандро почти потерял веру в справедливость и считает, что для большинства людей движущей силой является собственное желание и прихоть, а не долг. Тем не менее сам остается верен своим взглядам. К врагам он безжалостен, но если противник без оружия, не причинит тому вреда. Как бы низко ни пришлось пасть, что бы он ни потерял, но чести и достоинства он не потеряет.

7. Биография.
Зима 1711 года, альпийская деревушка.
Четыре француза с ружьями медленно пробирались через покрытые снегом заросли. Кто они? Заблудившиеся охотники? Может, разбойники, разгуливающие в поисках легкой наживы? Для нашей истории это не так важно. Намного важнее то, что после долгих скитаний по заснеженным лесам они вышли к скромной деревушке, спрятавшейся от цивилизации в горах.
Жители деревушки поначалу были очень обеспокоены появлением чужаков, когда те озираясь вышли на своеобразную площадь. Мужчины тут же схватились за топоры, выглядывая из окошек своих не самых шикарных домов. Женщины бросились прятать и успокаивать детей.
Когда французы оказались в деревне, та словно вымерла. Лишь тонкие струйки дыма над домами выдавали присутствие хозяев. Да и немудрено: погода уже четвертый день стояла просто ужасная.
На окрики никто не отозвался. Только минут через десять, показавшимися французыам целым часом, кто-то высунул голову из двери и затараторил что-то непонятное.
Один из французов, к счастью для охотников и к спокойствию для деревенщины, понял слова местного жителя.
Когда-то мать чуть ли не силой заставляла учить итальянский. Многое из памяти со временем улетучилось, но теперь во всяком случае было понятно, куда они забрели.
Из сказанного было понятно только одно: им не самым вежливым образом предлагают убираться восвояси. С трудом связывая слова, Пьер (именно так звали единственного понимавшего итальянский француза) попытался объяснить, что идти им некуда. Во всяком случае по такой погоде они далеко не уйдут.
Что странно, но жители деревни снизошли до путников и позволили им остаться в деревне, дабы переждать бурю.

Из рассказов Пьера Курбе:
"Мы вышли на охоту и направились на юг. Говорили, что с неделю назад там прошло стадо диких коз. Надо же нам было запасаться, черт подери. Так вот, о чем это я. Мы собрались и выступили. Припасов с собой взяли на две недели. Если бы не догнали животных за восемь-девять дней, повернули бы назад. Ан нет, за нас уже все решили: на седьмой день поднялась ужасная метель. Такой, клянусь, за всю жизнь не видел. Вот и вышло, что вместо того, чтобы отведать козлятины мы попали в самую настоящую снежную бурю. И куда нам было  идти, когда в трех шагах с трудом товарищей различали? Следов наших и подавно не осталось. Жан тогда попытался всех успокоить, мол выберемся, не проблема. Ну он и повел нас. Что еще оставалось, кроме как пойти за ним? Поль, правда, предлагал переждать, но шансов, что непогода уляжется было два на тысячу, поэтому мы пошли.
Пошли и... заблудились. Когда все припасы были уже на исходе мы, слава Богу, вышли к вашей деревеньке."

Лето 1711 года, французская деревушка.
Холодная зима осталась в прошлом. С приходом весны все воспоминания о ней истерлись из памяти жителей, все встало на свои места, никто даже не вспоминал четверых путников, полторы недели гостивших в скромном поселении.
Чего нельзя сказать об одном из французов, которому не давали покоя воспоминания об их визите. Всему на свете можно найти объяснение. В его же случае и искать долго не пришлось. За несколько вечеров, проведенных в гостях у итальянцев, Пьер Курбе успел до беспамятства влюбиться в дочь своих хозяев. Насколько он понял, ей всего девятнадцать.
Пьер влюбился в ее глаза, в ее губы, в ее волосы. Естественная красота девушки буквально сводила его с ума, но он даже не думал получить тогда что-то большее, чем просто убежище от непогоды. Это было бы неблагодарно.
Теперь же он втайне надеялся, что и Летиция не забыла его. Надежда понемногу таяла, тоска росла, и в один прекрасный день, Пьер покинул дом отца и снова направился на юг, куда звало его сердце.

Лето 1711 года, альпийская деревушка.
Почти месяц спустя Пьер все же нашел то место, где зимой нашел приют. Так всегда бывает: однажды заблудившись и найдя какое-то примечательное место, можно потом неделями, месяцами блуждать в его поисках и не найти. Пьер в полной мере убедился в истинности этого предположения. Разочарование, грусть, злость попеременно терзали его. До тех пор, пока им на смену не пришла радость.
Знакомые очертания домиков, такой же вьющийся дымок над крышами. Вот только в отличие от прошлого раза теперь со стороны деревни доносился радостный смех, а не дикие завывания ветра.
И еще одно отличие: теперь это место не казалось таким чуждым. Теперь Пьер входил в деревню как в родной дом, с радостью вместо настороженности, с весельем в глазах вместо страха.
- Как же все таки приятно снова видеть вас, - Пьер дружески схватил за плечи старика, хозяина дома. – Вы себе не представляете, как тогда помогли нам. Если бы не теплый прием, то мы бы отправились на корм волкам. И теперь я даже не представляю, как благодарить вас.
Луиджи Форминзо расплылся в улыбке.
- Дай тому, кто просит, - поучительно произнес он. - И воздастся тебе.
Пьер понимающе кивнул головой. Все же один вопрос волновал его больше всех остальных.
- А как Летиция?
Старик только хитро прищурился в ответ.

Из рассказов Летиции Форминзо:
”В тот день матушка сказала мне пойти присмотреть за детьми, резвившимися во дворе. Погода стояла замечательная, а малышня все норовила убежать в лес. Кто-то им наболтал, что там живут эльфы и гномы. Нет бы играли себе в деревне. А тут им в лес захотелось. Ведь говорили же, что опасно нынче в лес то ходить. Хищники, да зараза всякая. Вот и отлавливала ребятню, которая раз да и прошмыгнет в заросли.
К вечеру было дело, дети то уже набегались, да по домам разошлись. А мне вдруг взгрустнулось. Вспомнила Пьера, который этой зимой со своими друзьями в нашу деревеньку забрел. Жалко было его тогда. Да еще горше было отпускать его – таким печальным он выглядел, когда уходил. А что мне было делать? Не могла же я его задержать? А вдруг у него там дом, семья, детишки маленькие?
И что вы думаете? Подхожу я к дому, а там Пьер у отца про меня выспрашивает. Как жизнь у меня? Нет ли у меня ухажера?
Представляете? Мой Пьер взял, да и вернулся.”

Осень 1711 года, альпийская деревушка.
Не сложно догадаться, что Курбе так и остался в деревушке. Помогал старикам в хозяйстве. Деревенская жизнь была знакома Пьеру, сложностей он не испытывал. А дел было хоть отбавляй. Немного грустно ему было, что от родителей ушел, но сердце грела любовь к Летиции.
А осенью сыграли свадьбу.

Весна 1712 года, альпийская деревушка.
После того, как Пьер окончательно поселился в доме Форминзо в качестве члена семьи, его не переставали покидать мысли, что Летиция заслуживает более красивой жизни, чем простая деревенская девушка.
Нет, ей, конечно, нравилась такая жизнь, но ведь другой она совсем не видела, не знала. А хотела ли? Наверное, да. Во всяком случае, Пьер часто размышлял о том, как живется в больших городах, где здания целиком каменные, где воду не надо было черпать из ручья или колодца, а можно было брать из водопровода.
Чего таить, сам Пьер был бы не прочь посмотреть на большой город. Но упор делал на то, что главное для него – чтобы Летиция получила больше, чем то, что у нее уже было.
Как им там устроиться? На что жить? Эти вопросы не интересовали Курбе, он верил, что сможет обеспечить семью, что за двадцать пять лет жизни в деревне узнал все, что только можно. Но не узнал того, какие трудности могут подстерегать его и Летицию в «Большом Городе».
А в какой Большой Город он хочет? Сам бы он отправился в Орлеан. Или в Париж.
Но говаривали, что на востоке есть город, где дома стоят прямо на воде, где каменные дворцы поражают своим великолепием, а жизнь там – настоящая сказка.
Собравшись, получив благословение родителей Летиции, Пьер с женой отправились в далекий неведомый путь.

Осень 1712 года, селение близ Венеции.
Жизни в Большом Городе молодая семья так и не увидела. Прибыв в Венецию, они с огорчением обнаружили, что у них не хватит ни денег на жилье, ни образования, чтобы устроиться хоть на какую-то хорошо оплачиваемую работу.
Восторг от увиденного города полностью истерся разочарованием от реального положения дел. Без денег, без работы, без связей они оказались одни посреди бурлящей городской жизни.
Какой был выход? Ехать обратно домой? Остаться тут и вести нищенское существование? Ни один из вариантов не устраивал Пьера.
Молодая семья поселилась недалеко от города, который так и остался мечтой. Пьер нашел кое-какую работу, чтобы оплачивать жилье, Летиция помогала хозяйке по хозяйству. Та когда-то жила в самом городе, но ей пришлось оттуда уехать, ее муж разорился, и на оставшиеся деньги они купили домик в деревушке.
Часами Летиция могла слушать рассказы старухи о городской жизни, о карнавалах, балах. Во время этих рассказов перед глазами девушки расплывалась мечтательная дымка. Она представляла, будто сама участвует во всем этом.
И вот однажды осенью Пьер не вернулся домой. Не пришел он и на следующий день.

Из рассказов Летиции Форминзо:
“Было уже поздно. Мы с Джустиной по обыкновению сидели за столом и ждали Пьера. Хозяйка как обычно рассказывала истории, такие красивые, такие яркие. В то время я мечтала только об одном – хоть раз побывать на балу. Но это были только мечты. Пьер вот-вот должен был вернуться, и я пошла разогревать ужин. Воцарилась тишина, только дрова в очаге потрескивали от ласкающих их языков пламени.
Но Пьер все не приходил. Я не на шутку разволновалась, но Джустина попыталась успокоить меня, сказав, что мужчины иногда любят посидеть в своей компании. Но за почти год, как мы жили здесь, Пьер в первый раз не пришел к ужину.
Что-то в этом было пугающее. Слова хозяйки меня немного успокоили, но почти целую ночь я не сомкнула глаз и уснула только под утро. Это была одна из самых ужасных ночей в моей жизни.
Утро встретило меня ярким солнцем, но на душе было неспокойно. Я решила, что Пьер все-таки задержался с друзьями и теперь пошел работать. Как мы все таки легко верим в то, во что хотим верить.
Но и следующим вечером Пьер не вернулся. У меня случилась истерика, я всю ночь проплакала, а Джустина даже не подошла ко мне, чтобы успокоить. Спасибо ей за это.
Утром я не сумела даже встать с постели, такая меня охватила слабость. В горле стоял ком, а в глазах – слезы.
Этим же вечером раздался стук в дверь. Я бросилась к ней, несмотря на то, что еле стояла на ногах. Еще бы! Наконец-то мой Пьер вернулся. Как я беспокоилась о нем, как переживала. Если бы он знал, он бы не задержался.
Но на пороге стоял незнакомый мужчина. Опустив глаза он спросил, я ли Летиция Форминзо? Я не стала врать и ответила правду. Потупив взор он сказал, что Пьера загрызли волки. Извинился и молча ушел.”

Июнь 1714 года, Венеция.
День сменялся днем, неделя неделей, месяц месяцем. Летиция осталась жить у старухи Джустины, которая позволила жить в своем доме. Может из сострадания, может, просто по доброте. Через неделю после смерти Пьера, она сказала, что почти так же потеряла своего мужа. И так же оплакивала его, как это сейчас делает Летиция. Но ничего изменить нельзя. Кто-то уходит, но жизнь продолжается. Нельзя опускать руки.
На скопленные деньги Летиция поехала в город и купила себе более приличное, чем деревенское, платье. Тогда же она узнала, что через две недели намечается бал во дворце дожей, который устраивает сам Джованни II Корнер.

Из рассказов Летиции Форминзо:
“На улицах только и говорили, что скоро дож устроит у себя пышный бал. А побывать на балу – моя давняя мечта. Только потом я подумала, что деревенская девушка вряд ли кому-то нужна будет на пышном мероприятии. Без манер, без положения.
И все же Пьер всегда говорил, что надо стремиться к своей мечте всеми силами, использовать каждую возможность на пути ее достижения. И я решилась. Купила тогда самое красивое платье, которое только могла себе позволить на свои скромные сбережения. А остатки. Остатки я потратила на то, чтобы поговорить с дворцовыми слугами. Они бы меня даже слушать не стали, но звон монет развязал им язык, а обещание награды и вовсе сделало уступчивыми. Я буду на балу среди прислуги! Эта мысль окрылила меня, и я как на крыльях отправилась домой, поделиться радостью с Джустиной. Та улыбнулась и сказала, что мечты сбываются. Жаль, Пьера не будет со мной.”

В намеченное время Летиция была у заднего входа во дворец. Слуга, постоянно озираясь, впустил ее, после чего потребовал деньги за услугу. Девушка не раздумывая расплатилась, ведь мечта уже почти осуществилась.
Бал превзошел все ожидания деревенской девушки. После обычных танцев гости уселись за огромный стол, где стали предаваться радостям поедания изысканных блюд. Летиция наряду с остальными прислуживала почтенным вельможам.
Со всех сторон лилась музыка, в воздухе витал дурманящий аромат благовоний. Летиция была счастлива, что может присутствовать на этом празднике. Обернувшись, она заметила, что Джованни, дож, пристально рассматривает ее. Краска залила лицо Летиции, но она не отвела взгляда.
Дож подозвал ее к себе и о чем-то шепнул. Летиция еще сильнее покраснела, затем кровь резко отхлынула от лица, делая его похожим на восковую маску. Она прекрасно поняла, чего хочет от нее Джованни. Она могла отказать мужчине, но не могла отказать дожу. Отказать ему – значило сразу впасть в немилость и понести неведомо какое наказание.
И это ее сломило. Летиция и дож уединились в покоях. Через полчаса Джованни отпустил бедную девушку, дав ей ожерелье с изумрудом.
Со слезами на глазах девушка выбежала из дворца через тот же черный ход, через который вошла. В руках она сжимала злосчастный подарок правителя.
Наутро дож совершенно не помнил, что произошло ночью. Прихоть так и могла бы остаться прихотью…

Сентябрь 1714 года, Венеция.
… если бы спустя три месяца Джованни не нашел бы у себя в спальне подкинутое под дверь письмо. Он был крайне удивлен, но все же развернул его и стал читать. Письмо было написано корявым, сбивающимся почерком, как будто писал ребенок.

Из письма Летиции Форминзо дожу Джованни II Корнеру:
“… Джованни, я беременна. Ты, наверное, не помнишь, что случилось той ночью на балу, но я все помню замечательно. Я тогда не смогла тебе отказать из страха, что ты прикажешь наказать меня. Но теперь я не боюсь.
Я ношу в себе твоего ребенка. Мне не на что его содержать, старуха Джустина не сможет мне помочь и содержать меня. А тут у меня никого нет. Если в тебе есть хоть капля человечности и горсть сострадания, ты не дашь своему ребенку жить в нищете. Я не прошу многого, я хочу только, чтобы ребенку не пришлось побираться на улицах.
Ты – дож, и в твоих силах сделать хоть что-то для твоего ребенка.

P.S.: В доказательство своих слов прикладываю ожерелье, которое ты дал мне в ту ночь. Я хотела его выбросить, но сохранила. И как оказалось – не зря.”

Дож снова и снова прочитывал это письмо, и с каждым разом дрожь усиливалась. Да, конечно, он узнал ожерелье. Раньше он думал, что его стащил кто-то из слуг. Да и теперь такая мысль проскакивала, что его пытаются шантажировать. Но где-то в подсознании совесть твердила ему, что все написанное – чистая правда, что он – действительно отец ребенка, которого носит Летиция. И это его беспокоило.

Октябрь 1714 года, селение близ Венеции.
Настало время, когда Летиция уже не могла скрывать своего положения. Но сам факт беременности через два года после смерти мужа бросал тень на бедную женщину. Как же так? Муж умер, а она носит ребенка!
Сложившаяся ситуация принесла немало хлопот Летиции, она стала намного реже выходить из дома, а потом и вовсе замкнулась и не показывалась на людях.

Из записей Джустины:
”Бедная девочка. Ей так тяжело. Что же будет после рождения ребенка?”

Март 1715 года, селение близ Венеции.
Рано утром в доме Джустины раздался плач новорожденного. Летиция, рыдая взяла его на руки.
- Алессандро, - сквозь слезы улыбнувшись, произнесла она.
- Крепкий малыш, - констатировала Джустина, посвященная в тайну зачатия младенца.
- Да, - улыбнулась девушка и поцеловала сына. – У него большое будущее.
Никаких вестей от дожа не было. Летиция уже потеряла всякую надежду на то, что тот откликнется на ее мольбу. Шесть месяцев прошло, а из дворца исходило лишь молчание.
Через неделю, когда Летиция стоя над младенцем рыдала над подлостью его отца, в дверь постучали.
Дверь открыла Джустина. На пороге стоял неизвестный мужчина, который, не сказав ни слова, прошел в дом.
- Летиция? – фамилии он не знал, поэтому обратился по имени.
Девушка обернулась, кивнула, и вернулась к младенцу.
Незнакомец протянул пакет и удалился.
Молодая мать даже не посмотрела, что ей дали, просто бросила пакет в дальний угол комнаты.

Сентябрь 1719 года, селение близ Венеции.
Время шло, ребенок рос. От дожа не поступало никаких вестей. Да и надо ли было ему помнить о своем сыне? Летиция в этом не была уверена.
В пакете, который принес незнакомец, были деньги. Приличная сумма денег. Не надеясь на очередные подношения, Летиция экономила на всем. Тем не менее, ребенок не имел нужды ни в чем. Жил без излишеств, но и без нужды.

Из записей Летиции Форминзо:
“Старуха Джустина как может помогает, но видно, что она чахнет не по дням, а  по часам. Ясно, что долго она не протянет. Куда потом мы денемся с Алессандро? Куда нам податься?
Я дала сыну свою фамилию. Алессандро Форминзо.
Деньги заканчиваются, надежда на лучшее будущее – тоже.”

Лето 1724 года, селение близ Венеции.
Джустина умерла, оставив свой дом Летиции с сыном. Это было последнее, что она могла сделать для молодой матери и ее сына.
За девять лет, старуха стала для Алессандро как родная. Она вместе в Летицией воспитывала ребенка, учила его всему, что знает. И, хотя обучение не было всесторонним, это было лучшим образованием, которое мог получить мальчик. К девяти годам он уже вполне сносно читал и писал, знал кое-что из математики. Кроме того, Летиция учила сына французскому языку, который после жизни с Пьером сама знала на вполне приличном уровне. Не блестяще, но хорошо.
Алессандро рос любознательным. При любом удобном случае он спрашивал свою мать буквально обо всем.

Из записей Летиции Форминзо:
“Мальчик растет. Чем больше он становится, тем больше возникает вопросов.
Часто, глядя на сверстников, он спрашивает, где его папа?
Что я могу на это ответить? Сказать правду я не могу. Но и врать не хочу. Все время стараюсь уйти от ответа, но с каждым разом это получается все хуже и хуже. Ах, Пьер. Почему тебя нет со мной. Будь ты рядом, все могло бы быть иначе.”

Весна 1725 года, селение близ Венеции.
Из записей Летиции Форминзо:
“Алессандро продолжает расспрашивать меня про отца.
Я не могла больше уходить от ответа, но и правду сказать не могла. Я ответила ему, что отец был военным, плавал на больших кораблях. Таких, какие он видел в гавани, когда мы ездили в город.
Я сказала, что он погиб, защищая свою страну.
Пусть лучше Алессандро думает что его отец – герой, чем знает, что на самом деле он – жадный вельможа, который воспользовался своим положением. Хорошо, что Джованни уже три года как не дож.
Наверное, зря я это пишу, Алессандро может прочитать. Но мне надо кому-то излить свои мысли. А после смерти Джустины у меня никого не осталось.”

Лето 1725 года, селение близ Венеции.
Примерно в это время закончилось добровольное затворничество Летиции. Она стала чаще выходить в люди. Большинство смотрели на нее косо, но некоторые относились с состраданием. Почти никто не знал, кто является отцом ребенка. И уж точно никто не пытался заговорить об этом ни с Летицией, ни с ее сыном.
Постепенно и различного рода сплетни улеглись, оставив в покое мать и сына.
Однажды Алессандро пришел домой и со свойственным ему спокойствием заявил, что когда подрастет, пойдет служить во флот.

Из воспоминаний Алессандро Форминзо:
”Мы с мальчишками в тот день играли. Не помню уже во что, но Паоло заявил, что в последний раз, когда был в городе, видел огромный корабль. Величиной, наверное, с пол нашей деревни, а то и больше.
Слово за слово, разговорились, и я сказал, что мой отец, наверное, плавал на таком же корабле. Мальчишки посмеялись, но с тех пор я твердо решил, что тоже буду плавать. И отомщу за смерть отца.”

Август 1729 года, селение близ Венеции.
Мальчишка раз за разом повторял, что будет моряком. Летиция пыталась его отговорить, но у нее это не получалось. Виной тому был характер мальчика.
- Алессандро, папы с нами нет, неужели ты хочешь, чтобы я совсем одна осталась?
- Нет, ты не будешь одна. У тебя буду я. Я стану писать тебе, присылать кое-какие деньги.
- И как же ты собираешься попасть на флот? У тебя нет денег, чтобы пойти учиться, нет положения, чтобы стать офицером. Будешь драить палубы?
- Это не важно, мама.

Октябрь 1729 года, Венеция.
То ли благодаря очередному письму бывшему дожу, то ли еще по какой-то причине, но Алессандро на удивление легко смог попасть в мореходную академию.
Он был без ума от этой новости и очень бурно выражал свой восторг.
А Летиция почему-то плакала.
В ущерб себе она исполнила мечту сына.

Лето 1736 года, Венеция.
Успешно отучившись, Алессандро поступил на службу в чине младшего лейтенанта, и уже в течение двух лет плавал на корабле «Фемида».
Как и обещал, каждый раз, когда появлялась возможность сойти на берег, он отправлял весточку матери и вместе с ней немного денег.
Те же дни, когда «Фемида» заходила в гавань Венеции, становились самыми радостными для Алессандро и Летиции. Сын, получив разрешение, тотчас же мчался в деревушку к матери.
А она никак не могла нарадоваться на своего сына. Он окреп, возмужал. Военная выправка тоже придавала ему некое очарование.

Из записей Алессандро Форминзо:
”Каждый раз, когда я приезжаю домой, мама отчего-то плачет. Говорит, что глядя на меня, вспоминает отца. Но мне кажется, что она говорит неправду.
Странно, у меня иногда бывает такое чувство, что мама от меня постоянно что-то скрывает, что-то недоговаривает. Но вот что – понятия не имею.”

Зима 1741 года, каюта «Фемиды».
Из дневника Алессандро Форминзо:
”Прошел почти год с тех пор, как скончалась мама. Говорят, она умерла после непродолжительной болезни. А меня не было рядом, чтобы ей хоть как-то помочь.
Права она была, когда говорила, что если я уйду, то она останется совсем одна. А я был молод и самоуверен.
Запомни Алессандро, никогда нельзя быть в чем-то абсолютно уверенным. Это может принести страдания тебе и близким людям. Вот как сейчас. Интересно, о чем она думала, когда умирала? Вспоминала обо мне? Об отце? Не знаю, да и надо ли знать? Главное – что меня не было рядом, и я в этом виноват.”

К этому времени Алессандро уже третий месяц плавал в качестве штурмана. Вообще, ему нравилось это дело. Но смерть матери надломила что-то в его сознании. Форминзо винил себя в ее смерти, хоть и был уверен, что предотвратить ее он был бы не в силах. Скорее – только облегчить.

Лето 1746 года, каравелла «Альба».
Месяц назад Алессандро был переведен на другой корабль. «Фемида» сильно пострадала в последнем сражении, после чего ее решено было списать и отправить на свалку истории. Форминзо в том бою сделал все, что мог, чтобы спасти корабль. Во многом благодаря искусным маневрам штурмана, сражение было выиграно. Но заплачена была высокая цена – корабль.
Так или иначе, но Алессандро встал у руля каравеллы, носящей имя «Альба». Название отлично перекликалось с внешним видом: корпус был красновато-оранжевого цвета. «Альба» совсем недавно сошла со стапелей и выходила в одно из первых плаваний.
Миссия была банальна до безобразия – патруль. В последнее время наблюдалась повышенная активность пиратов, и, дабы уберечь остальные корабли, в море отправлялись частые патрули.
Алессандро вел «Альбу» по десятки раз пройденному маршруту. Небо было ясным, видимость хорошей, ветер попутным. Что еще надо для хорошего плавания?
Однако в этот раз возник фактор никак не делающий плавание хорошим. Небольшое, но хорошо вооруженное суденышко вынырнуло из-за скалы.
Расстояние между кораблями не было большим, поэтому был отдан приказ абордировать вражеское судно.
Сказано – сделано, крюки наизготовку, штурвал резко влево, дабы стать борт к борту, колюще-режущее оружие из ножен долой!
Сражение не было долгим, пираты, по всей видимости, недооценили возможности военного корабля, пусть и небольшого.
Сдавшиеся морские разбойники, стояли, окруженные солдатами.
- Расстрелять, - равнодушно произнес капитан «Альбы».
Послышались щелчки мушкетов, но тут вмешался Алессандро.
- Капитан! Что значит расстрелять?
- Это значит – умертвить при помощи огнестрельного оружия. А тебе собственное, какое дело до этих скотов?
- Вот так, без суда? – не отвечая на вопрос капитана, спросил Форминзо.
- Ну да, - пожал плечами кэп. – Будем мы их еще судить! Как же!
- Но…
- Расстрелять! А трупы – в воду, - сказал капитан и удалился к себе.

Из дневника Алессандро Форминзо:
”Расстрелять! Черт подери, как можно так поступать?
Они хоть и преступники, но люди! Старый кэп такого не допускал. Их же надо судить, пусть даже и приговорят их к смерти!
Я, наверное, чего-то не понимаю. Почему мы уподобляемся тем же пиратам? Если убивают и они и мы, то в чем разница?
А разница в том, что они это делают ради выгоды, а мы – просто так. Их в таком случае понять можно, а нас – нет. Кто прав? Наверное, никто.”

Весна 1747 года, каравелла «Альба».
Из дневника Алессандро Форминзо:
”Раз из раза повторяется история с пиратами. Уже четыре корабля. Они сдались, а капитан приказывает их расстреливать. Не могу сказать, что я изнеженный, и меня пугает вид крови, нет. Я часто сам лил чужую кровь, но вот так убивать безоружных – это выше моего понимания.
А остальным, похоже, даже нравится такое развлечение.
Надо было корабль называть «Кровавой зарей», черт подери, тут порой палубы краснее обшивки.
Ну и пусть себе делают что хотят, но я плавать с таким капитаном не буду.
Если нет разницы между солдатом и пиратом, то уж лучше я буду пиратом, они хоть в открытую выступают.
А мы – просто мясники, убивающие ради удовольствия.”

Лето 1748 года, пинас «Мидас».
Как и пообещал себе, Алессандро ушел со службы во флоте и нанялся штурманом на торговое судно, носящее громкое имя «Мидас». Золотыми на нем были разве что монеты в кошельке капитана. Сам корабль был старый, повидавший виды, но все еще крепкий.

Из дневника Алессандро Форминзо:
”Так уж случилось, что я попал на «Мидас». Из военного флота ушел чуть ли не со скандалом.
Теперь плаваем к черту на рога. И хоть бы платили нормально, так нет, капитан – скупердяй, каких еще поискать. Многие из команды тоже недовольны, но молчат, знают, что податься больше некуда.”

Январь 1751 года, таверна на Грэй Сейлз.
Из дневника Алессандро Форминзо:
”Ну вот и закончилось мое плавание на «Мидасе». Даже и не знаю, радоваться или огорчаться. Скорее – первое. Капитан на «Альбе» был мясником, этот – скряга. Интересно, они все такие, с отклонениями? Надеюсь, что нет.
После последнего плавания в какой-то архипелаг, он меня окончательно доконал. Я послал его к морскому дьяволу. Пусть ищет себе нового штурмана, а я найду нового капитана. Благо, их тут много.”

8. Способности, навыки, умения.
Долгие годы служил и работал по найму штурманом. Отточенное годами мастерство ведения корабля подкрепляется неплохим фехтованием. Стрелок посредственный.
Плохой торговец и танцор, но зачем эти навыки штурману. Предпочитает делать то, что умеет. И умеет намного лучше других.
Говорит по-итальянски. Почти забыл все, что знает из французского, но при необходимости вспомнит, благо, память хорошая.

9. Инвентарь и личное имущество.
Шпага, кошелек с небольшой суммой денег, личный дневник.

10. Информация об игроке.

<center><hr><b>Имя: </b>Алессандро Форминзо<br><b>Возраст: </b>37 лет<br><b>Нация: </b>венецианец<br><b>Статус: </b>Штурман<br><hr><i> Злой человек вредит другим без всякой для себя выгоды.</i>

----------------------------------------------------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------
11. Связь с вами.
ICQ: 326313055;
Skype: flanteq;
e-mail: flanteq@gmail.com

12. Частота отыгрыша:
По обстоятельствам

PS: Извиняюсь за то, что чуть ли не пол биографии непосредственного отношения к персонажу не имеет, просто начал писать и понеслось